Внизу проплывали цепочки мелких озер, затейливыми меандрами петляли речки...
- Вагенгезангер, или Вагоновожатый
- Чтобы как искра сгорая...
См. также: Где-то на тюменском Севере - Медицына бессильна
- Как бы цезурою зияет этот день
- Соблазн. Мадонны в эпоху построения коммунизма
- Нижневартовск и вокруг него (фотоальбом)
- Редакционные будни (фотоальбом)
- Семейные праздники (фотоальбом)
- Самотлорская свадьба (фотоальбом)
Юрий Визбор
Знаком ли ты
с землей?
— Знаком ли ты с землей?
— Да вроде бы знаком.
— А чей тут дом стоит?
— Да вроде общий дом.
— А может, это твой?
Внимательно смотри —
Ведь нет земли такой
В других концах земли.
Вот крыша в доме том —
Ледовый океан,
Вот погреб в доме том —
И дверь за облака,
И море у ворот,
В одном окне — закат,
В другом окне — восход.
Он твой, конечно, твой —
И крыша, и крыльцо
С звездой над головой,
С могилами отцов.
И реками пьяна
непройденная ширь,
Страны моей весна —
Желанная Сибирь.
1966
Взметнулась вверх рука,
Прощай! Пока...
Покачивают ночь
на спинах облака.
Мужчина, не дури.
Кури, кури...
До синих петухов,
До утренней зари.
А утром был таков —
шагай легко
И мимо петухов
и мимо облаков.
Задышит горячо
в твое плечо
Распахнутый рассвет,
разрезанный лучом.
Взметнулась вверх рука,
Прощай! Пока...
Покачивают ночь
на спинах облака.
1963
Нижневартовский район. Национальный поселок Корлики
Фото Юрия Филатова
1979
• “Тюменская нефть”. Владимир Высоцкий. Нажмите на “Воспроизведение”, когда загрузится mp3 файл.
• Скачать
на тюменском Севере
Неожиданная ноябрьская оттепель застала меня в рабочем поселке геологоразведчиков. Серая кисея, повисшая над Новооганском, прижала воздушные машины к земле. С утра мы исправно дежурили в аэропорту, где диспетчер Сашка Полежаев коротал безделье за чтением чистой прозы Марлинского. Обстоятельное повествование века XIX удивительно гармонировало с неспешно тянущимся временем уже другого столетия.
Что-то не сложилось в жизни у Марлинского — не стал он литературным соперником Пушкина, не поспел. Вот и бородатый парень с хохляцкой фамилией Дьячко опоздать боится — на собственную свадьбу. Его переживания заметны по нескладным движением сильных рук, привыкших к тяжелой работе буровика. В больших черных глазах тревога поминутно сменяется нетерпеливой надеждой поскорее попасть в Сургут, где его ждет невеста и где через неделю должно состояться их сочетание... Другой заботливо ходит подле молодой жены, сидящей на небольшом чемодане. Он внешне спокоен, но до чего же все-таки обидно: три дня их первого совместного отпуска уже пропали.... Покуривают трое — специальная вахта из Главтюменгеологии. Они помогали аганским нефтеразведчикам осваивать новый буровой станок-полуавтомат и теперь торопятся с отчетом в Тюмень. Не отчет, конечно, причина их нетерпения. На носу ведь праздники, и провести их надо по-хорошему, в семейном кругу... В стороне деловито прохаживается экипаж вертолета. За скупыми репликами ребят скрывается их смущение. Сегодня они тоже пассажиры: экипаж здесь, а вертолет — на ремонте в Ленинграде. Собрались вот лететь за своим МИ-8...
Впрочем, время-то как раз быстро кончалось: к трем часам световой день догорал — можно было уже не ждать даже сумасшедшего борта. В сумерки на дальние точки вертолеты не летали.
В поселке оказалась потрясающая библиотека. Под честное слово молоденькая Вера выдала мне стопку книг.
В те дни я открыл для себя Джозефа Конрада. Он пацаном сбежал из Вологды, чтобы стать английским капитаном и признанным стилистом, хотя сносно разговаривать на том языке научился лишь к исходу жизни.
В поселке, где мужикам одна маята от сухого закона, я прочел у Ильи Эренбурга, что настоящее вино умирает в 40 лет. А Константин Воробьев рассказал мне, что третья бутылка шампанского пахнет конским копытом. Потому что вторая еще пьется с наслаждением.
Я соглашался с Германом Мелвиллом, как хорошо забраться под теплое одеяло, когда за темным окном ветер и снег с дождем. И так же хорошо было читать у Рея Бредбери о земляничном окошке и золотых яблоках солнца.
Однако до “Южного почтового” мне не суждено было добраться: на пятый день, в самый канун праздников, пришел, наконец, борт из Нижневартовска. И сожалея, книги сдать я оставил Сашке.
***
... В иллюминаторе внизу проплывали цепочки мелких озер, затейливо петляли речки. Вскоре пошли бурые пространства с редкими лесными проплешинами. Болота, — догадывался мой герой (см. “Груз 200”). Он уже оставил поезд и пересел на самолет: добраться до Нижневартовска в те годы можно было только по воздуху.
В частых разрывах трясины то и дело взблескивала на солнце вода. Гиблые, нежилые места, — лениво думал он. — Болота, болота. И знаменитый этот Самотлор — “Мертвое озеро”. Насквозь, наверное, пропитано нефтью, ведь треть союзной добычи дает... Куда людей занесло — почему бы и нет, ведь в космос летаем. Зачем я-то лечу, — спохватывался он.
К сыну, — сказал он себе и усмехнулся: на пенсию зарабатывать. Ну-ну. Да и то верно — всю Европу прошел, в Париже бывал, а дома родного не знаешь. Что там, как там за Уралом?..
