Наталья Павловна раздета;
Стоит Параша перед ней...

Андрей Вознесенский

Сибирские бани

Бани! Бани! Двери —хлоп!

Бабы прыгают в сугроб.

Прямо с пылу,

прямо с жару —

Ну и ну!

Слабовато Ренуару

до таких сибирских “ню”!

Что мадонны! Эти плечи,

Эти спины наповал,

Будто доменною печью

Запрокинутый металл.

Задыхаясь от разбега,

Здесь на “ты”,

на “ты”, на “ты”

Чистота огня и снега

С чистотою наготы.

День морозный,

чистый, парный.

Мы стоим,

четыре парня, —

В полушубках,

кровь с огнем,

Как их шуткой шуганем!

Ой, испугу!

Ой, в избушку,

как из пушки, во весь дух:

— Ух!..

А одна в дверях

задержится,

За приступочку

подержится

И в соседа со смешком

Кинет

кругленьким снежком!

1958

Поэзия обнаженного тела

Писатель и литературовед Виктор Шкловский, говаривал, что старость — это когда перестаешь замечать изменчивую моду. Во все времена моды, конечно, были разные. То брыжжи, то апаши, то клеш, то “дудочка”. Меня же, однако, занимает сугубо женская — имею сказать на эту тему и, более того... ну, сами поймете из хода моих коротеньких мыслей.

Для начала лирическое отступление. Вот пушкинская эротическая, как теперь говорят, и озорная поэма “Граф Нулин”.

Наталья Павловна раздета;

Стоит Параша перед ней.

Друзья мои, Параша эта

Наперсница ее затей;

Шьет, моет, вести переносит,

Изношенных капотов просит,

Порою с барином шалит,

Порой...

Впрочем, имеет ли смысл продолжать: все определяющее слово уже названо.

Шуршащие украдкой нижние накрахмаленные юбки... сбегающие к полу чулочки натурального шелка... призывно-розовые подвязки-бантики... или атласный лифчик с резинками, имеющими счастливое обыкновение расстегиваться в самый неподходящий, кажется, момент (“ой, простите, у меня авария”)... беззастенчивые своей белоснежностью панталоны... льющаяся по гибкому телу ажурная комбинация... подчеркивающий красоту форм бюстгалтер с крючочками сзади (“помоги, пожалуйста”) или с крючочком спереди (все равно “помоги мне, пожалуйста”)... сокровенные паутинки-трусики... — как и все, что поверх, замыслено, скроено, пошито с единственной (задней) целью: заливаясь стыдливым румянцем, женщина всякий раз от них освобождается.

Пусть на меня, дилетанта, не обижаются ни Слава Зайцев, ни Петя Карден или Джанни Версаче. Во все эпохи, вопреки всяким модам и стараниям модельеров женщины только того и хотели, чтобы раздеться. Даже когда облачались в тяжелые кринолины или затягивали себя в узкие корсеты из ходового китового уса. И разделись-таки, наконец, накануне третьего тысячелетия (не без помощи вышеназванных кутюрье). Убедитесь в этом, гляньте на любой из современных подиумов, на это пиршество женского неглиже!

Только нам, мужикам, радоваться не след. Ибо окончательно из жизни ушло то стыдливое очарование, тот зажигающий огонь румянец. То очарование кончика женской ножки, так обворожительно мелькавшего по зеркальному паркету из-под затейливых кружев. Из-за него — из-за той соблазнительной недосказанности — мы некогда слагали поэтические строки, впадали в сплин, сражались на дуэлях и даже изобретали способы полетов на Луну...

Франсиско Хосе Гойя (1746-1828)
ОБНАЖЕННАЯ МАХА
1800

Своим французом между тем

И граф раздет уже совсем...