Жан-Оноре Фрагонар
(1732-1806)
ДЕВУШКА, ИГРАЮЩАЯ
С СОБАКОЙ
1765-1772

Генрих Гейне

Добродетельный пес

Был пудель Брут.

Могу сказать я смело,

На имя то имел он

все права;

Про ум его и доблести

гремела

По всей стране

стоустая молва.

Терпения и правил

самых строги

И верности являл он

образец.

Блестящий перл

меж всех четвероногих,

Людьми был чтим он,

как Натан-мудрец.

Ценя его достойно,

по заслугам,

Ему во всем

хозяин доверял;

Считал его он

преданнейшим другом

И к продавцу его

за мясом посылал;

И отдавал ему мясник

корзину,

И, взявши в рот ее,

почтенный пес

Баранину, телятину,

свинину

По улицам спокойно,

гордо нес.

Хоть запах был заманчив,

не пленялся

Им честный Брут:

в душе он стоик был.

Он ни костей,

ни мяса не касался

И в целости

домой все приносил.

Но меж собак есть много,

к сожаленью,

(Как и меж нас)

бесчувственных скотов,

Что преданы

плотскому наслажденью

И лишены

всех нравственных основ.

И эти-то дворные псы

из мести

Задумали составить

заговор:

Бесило их, что верен

долгу чести

Всегда был Брут,

а не был гнусный вор...

И вот, когда однажды

он из лавки,

Неся свою корзину,

шел домой,

Вся эта дрянь —

барбосы, жучки, шавки —

Вдруг на него накинулись

гурьбой

И вырвали добычу

дорогую!

Он отражать

не в силах был врагов;

Попадали куски

на мостовую,

И начался дележ

у алчных псов.

Сперва на них глядел

спокойным взглядом,

Как истинный философ,

честный Брут;

Но наконец взяла его

досада,

Что сладко так

мерзавцы эти жрут;

И, волю дав

объявшей сердце злости,

Сам уплетать он стал

филей и кости.

М о р а л ь

“Как Брут! и ты,

который был так чист!” —

Скорбя душой,

воскликнет моралист.

Увы! дурной пример

собьет с дороги!

И даже Брут —

краса четвероногих —

Не совершенен сам;

он жрет,

Как всякий скот!

Люблю рыжих. Это моя слабость.

Лежит, разметала пламень по простыням.

Сидит. А позади медный самовар бессмысленно спорит с ее волосами.

Идет. О! Идет, светится изнутри.

Она идет, и я за ней едва поспеваю.

Забыл сказать, я не оригинален: длинноногих тоже люблю.

Она идет, ногами длинными разделяющее нас пространство расширяет, светится изнутри, и эти волосы...

И вот уже готова затеряться в толпе.

И вот уже только огонь поверх голов.

И вот уже свет тот — погас.

Зачем ей такие ноги!

Но главное — зачем она рыжая...

***

Мой пес — это мой пес. Кроме меня, у него никого нет.

Есть, конечно, жена. Он ее самозабвенно любит. Больше, чем меня. И больше, чем я.

Есть сын, которому щенок и предназначался. Авторитетом у пса сын не пользуется, думаю, с первой их встречи. Максим убегал от вертлявого пушистого комочка и забирался поскорее на стул.

Мой умный ласковый надоедливый пес.

Ведет он себя беспардонно. Как трусоватый охотник из диких дебрей. Средний — читай: домашний, декоративный — пудель с повадками далеких охотничих предков. Нельзя сказать, что я не дал ему образования, и все же воспитанные люди себя так не ведут.

Как ни учи — носом в землю, и рыщет, рыщет.

Говна наестся — подойдет как уже побитый.

В тухлятине изваляется — сам каяться семенит.

Собак для него не существует. Он их никого не замечает. У него своя стая. Но ЕЕ увидит!..

Боже ж ты мой, откуда изящество!

Кто учил его грации!

Шею выпрямил, голову задрал, лапы будто струны гитарные.

Пританцовывает. И даже причесаться когда-то успел.

“Ее” — это палевого коккер-спаниеля.

Коккер-спаниелей он издали замечал — те едва еще на горизонте, а Чарли уже подтянут!

А от палевых аж дрожит, бедняга...

... Мой славный верный, преданный пес. Очень горько писать о нем в настоящем времени, когда знаешь — в прошедшем.

Эндрю Вэйс (р. 1917)
ХОЗЯИН СПАЛЬНИ