Валентин Серов (1865-1911)
ПОРТРЕТ МИКИ МОРОЗОВА
1901

Дмитрий Кедрин

Давнее

Все мне мерещится поле

с гречихою,

В маленьком доме

сирень на окне,

Ясное-ясное,

тихое-тихое

Летнее утро

мерещится мне.

Мне вспоминается

кляча чубарая,

Аист на крыше,

скирды на гумне,

Темная-темная,

старая-старая

Церковка наша

мерещится мне.

Чудится мне, будто песню

печальную

Мать надо мною поет

в полусне,

Узкая-узкая,

дальняя-дальняя

В поле дорога

мерещится мне.

Где ж этот дом

с оторвавшейся ставнею,

Комната

с пестрым ковром

на стене?

Милое-милое,

давнее-давнее

Детство мое

вспоминается мне.

1945

Псков. Кислинская башня

На Ловати

• “Улетают птицы за море”. Стихи Дмитрия Кедрина. Музыка Анатолия Лазарева; исполняет автор. Нажмите на “Воспроизведение”, когда закачается mp3 файл.

• Скачать

Не под рисунки старых мастеров, но под фотографии из семейного архива. В технике сепии. Не исключено, что следовало бы стилизовать под детское восприятие... не стану этого делать. Взгляд с высоты — из-под гнета? — прожитых лет...

Вот бабы забираются в лодку. Садятся на вытертые до блеска доски, подтыкают платья. Лузгают семечки и лениво переругиваются на своем, бабьем, языке. Сильные руки подхватывают меня и переносят через борт. Вода бьет в днище и журчит за кормой. Уключины мерно скрипят — спина в фуфайке в такт им пружинит. На противоположном берегу полуразрушенная башня. После я много раз видел ее, когда перебирал старенькие пожелтевшие открытки: РЕКА ВЕЛИКАЯ. ВИД НА ПСКОВСКИЙ КРЕМЛЬ. Любопытно, что и воспоминание о том давнем осталось без красок, черно-белым, выцветшим.

Едва ли мне было в ту пору два года, воспоминание это одно из первых. Есть, правда, более ранняя картинка: мерклый свет от моргающей лампочки, беленая печь русская в просторной избе с прячущейся в дальнем ее конце темнотой, которая неожиданно заполняет все пространство, потому что лампочка гаснет, — но настолько она размыта, настолько она мутная...

Изба та осталась в Корытово, где отец на первых порах снимал угол; на печке “квартировали” мы с бабушкой; электричество шло от бормочущего за стенами дизель-генератора, который на ночь каждый раз вырубали...

А в тот день что-то, наверное, случилось — нечто такое должно было произойти, чтобы и лодка, и бабы эти, и разрушенная последней войной крепостная башня остались в мальчишеской головке на всю его жизнь...

***

Отец мостостроителем был, так что детство мое прошло у реки. В конце весны, а то, бывало, и зимой, ехали с бабушкой к нему на объект. Это дачей считалось. Мост, берег повыше или берег пониже, бревенчатые или щитовые дома, речка поуже или речка пошире... Бывало, на железную дорогу за бабушкой и мной высылался ЗИЛок (вначале были ЗИСы), самосвал или бортовой. В кабине стоял блаженный запах. Не по отдельности: кожей, салярой, бензином, теплом и надежностью, нет, сразу всем вместе, — такой вот упоительный запах. Мотор взрыкивал на снежных заносах или на апрельской хляби или с одышкой хрипел на затяжном подъеме... Вокруг мог быть лес, или строения, или простор — главным в пейзаже всегда оставалась вода.

***

Мост, берег, поросший кустами, бревенчатые дома. Место холмистое, и лента шоссейки то лениво тянется вверх, то скатывается в ложбину. Сразу за асфальтом — земляничная поляна, где с бабушкой мы собираем ягоду. Особенно сладкая земляника у дороги, пыль скрипит на зубах и связывает рот, а бабушка по случаю моего нетерпения ругается на свой особый непередаваемый манер.

Река похожа на шоссейку, только петляет в другой плоскости. Она делает неожиданные изгибы и образует гладкие заводи и болотца. К утру по воде растекается кисельный туман, и в эту пору брат отправляется на рыбалку, а за ним устремляется и рыжий кот. Вернее, это поначалу кот примащивался рядом с братом на быке. А однажды мы видели, как он решил сам порыбачить. Так медведи зачерпывают рыбу лапой, у кота же ничего не получалось. В конце концов он плюхнулся в воду. После такой незадачи на Ловать кот уж больше не ходил, но ни разу не случилось, чтобы он не выбежал встречать брата, возвращающегося с уклейками и красноперками на кукане.

А я был маленьким карапузом и носил белую панаму. За нее рабочие прозвали меня Сыроежкой.

— Сыроежкой — это я тебя называл, — поправил меня как-то брат. — Ты тогда до-олго сердился...

Моя первая подружка Алла
Здесь и далее фото Вовы Буцкого

Моя первая подружка Алла. С ней я впервые познал женское коварство. Мы играли с ней в игрушки, и вдруг, без всякого на то повода, она впилась своими остренькими зубками мне в руку. Боль была жуткая, но от неожиданности я даже позабыл зареветь... Несколько лет спустя, помню по отцовскому рассказу, ее застрелит брат, из после охоты неразряженного отцом ружья...

На Ловати
Старывй и строящийся мост
1956

Пацаном я был еще тем. Так и норовил забраться на объект, где столько всего было интересного. Мостостроители, конечно, гоняли меня, со смешком обещая отрезать яйца. Мольчуган навряд ли понимал, о чем идет речь, но угроза производила сильное впечатление. Настолько сильное, что требовала отмщения. Дождавшись, когда работяги уйдут обедать, я ухитрился разобрать работавший на карбиде сварочный агрегат и надежно запрятал детали. Диверсанта вычислили по мокрым следам, ведушим прямо к дому. Допрос с пристрастием не дал результатов, и тогда на переговоры был послан Дружок. К сожалению, не помню, что это был за человек, но с ним мы почему-то хорошо ладили.

— Дружок, это ты поломал сварку? — спрашивал он. — Отдашь мне, то что унес?

— Тебе, Дружок, отдам...

Детали у меня были зарыты в заваленке.

Рядом с домом располагалась арматурная площадка...

Еще один человек, с которым я ладил, был арматрущик по фамилии Жигуцкий. Он на специальном станке гнул арматуру рядом с домом и с удовольствием учил меня своему делу, за что пацаненок, конечно же, по-детски бесхитростно был ему признателен. Уходя в отпуск Жигуцкий оставил кучу заготовок, и я понял, что пришел мой час помочь хорошему мужику. Заготовки кончились аккурат к его возвращению — я радостно, пожалуй, с гордостью показывал ему кучу перегнутой, в узлы завязанной арматуры. Жигуцкий молчал. Это сейчас понятно, что он был озадачен и вконец растерян. А тогда мне казалось, что это он от восхищения не находит слов. Мостостроители после долго вспоминали мой трудовой подвиг. У нас, мол, два арматурщика — Буцкий и Жигуцкий, но Буцкий поглавнее будет, он годовой план за месяц выполнил.

На Лолвати. За столом в палисаднике мама (Антонина Ивановна, Тося, Тоня Соколова), отец (Иван Степановч Буцкий) и соседи с Аллой

***

В какой-то из дней рождения собралось много гостей, шумно и хорошо было. Но как-то скоро все ушли — так досадно, что я решил, что меня никто не любит. Человеку молодому достаточно самого малейшего повода, чтобы повернуть жизнь в ту или иную сторону. А потом легче умереть, чем признаться в своей ошибке. Кажется, так говорил Грин, которым в то время я как раз увлекался.

Когда я еще не родился, меня уже любила мама и заботилась обо мне.

Когда я сморщенным кричащим комочком появился на свет, меня полюбил отец.

Должно быть, отец полюбил меня позже, потому что неприятно видеть новорожденных — они такие красные; когда перестал пачкать пеленки; когда научился ходить...

Мы шли по улице, и он придерживал меня за шарф, повязанный вокруг воротника, пушистого, как медвежонок. Отец иногда бросал монетки, которые весело звякали об асфальт, и я бежал за ними, а потом выбирал в магазине игрушку.

***

Мост строили в центре Луги, а жили мы в пригороде, речонка называлась Обла, вытекала из близкого озера и, много-много поплутав, впадала в Лугу. Мне надо бы написать об этой удивительной речушке, где меня бесполезно учили плавать, пока я сам не решился уметь; где мы, мелюзга, ловили руками вьюнов или накалывала на вилку сомиков. Увы, ничего не получится, я сделал глупость: уже сейчас побывал в тех местах, искупался в тех водах. Острого чувства узнавания не произошло.

... Ближе к вечеру мама зовет меня:

— Пойдем, я покажу, как растут грибы.

Грибы, конечно же, растут, другого им не предназначено. Собирать я их не умею. Правда, на днях, отстав от пацанов, охотившихся за подберезовиками и красными, целую корзину набрал случайных лопухов — грибов неизвестной масти, широких, как слоновьи уши. Соседка посоветовала их тут же жарить: вкусно — пальчики оближете, сказала она. Так оно и было: вку-у-у-сно...

Мама ведет меня на близкий косогор и там осторожно раздвигает мох. Солнце уже садится, поэтому в тенетах темно... и вдруг вспыхивает, нет, неправильно — медленно проявляется белая точка. А дальше происходит чудо: прямо на наших глазах точка вырастает в малюсенький грибок. Не проходит и пары минут, как уже видно: масленок. Так правильно, все же не удивляюсь я: вот на этом месте по утрам мы всегда набираем маслят... А белые точки множатся и множатся рядом.

Ход природы неисповедимый...

Грибы растут, чтобы поспеть к утру.

***

Что еще мне нужно сказать здесь? О, очень и очень много. Поэтому может лучше заглянуть в меню и отправиться на следующую страницу?